Перевод (отрывок)

Глава I

Фред.

— Мотор! — кричит Эдди, и я выхожу из гостиной на залитую солнцем террасу на крыше.

Ни единого дуновения ветерка, хоть мы и на последнем этаже четырехэтажного дома. Я всматриваюсь в нечеткие очертания городского пейзажа: трубы, черепичные крыши, высотки. Вдалеке мерцают огни еле ползущих автомобилей. Я едва различаю шум Западной автомагистрали, как будто смотрю на нее через огромный прозрачный экран. Мой Лондон — город, в котором можно быть кем угодно. В этом городе каждый день начинают и заканчивают свой жизненный путь тысячи людей. Стараясь не смотреть на Эдди (он уже дважды просил этого не делать), я сажусь перед объективом видеокамеры, которую он держит в руках.

— Здравствуйте, — говорю я, — с вами Фред Уилсон, я…

— Стоп!

Вот сейчас я уже действительно уставился на Эдди. Он, как и я, расположился на белом пластиковом стуле и тоже раздет по пояс. Его левую руку, словно татуировка, обвивает тонкая полоска тени, отбрасываемая телефонным проводом. Эдди на пару лет моложе меня. Он тщательно намазался сильным солнцезащитным кремом (Эдди не любит загорать: загар не смотрится с его черной кожаной курткой).Мое легкое недовольство сменяется ворчанием. Это уже пятый “стоп”. Боюсь, что следующий вполне может завершиться летальным исходом.

— Ну, что опять? — я выхожу из себя и уже начинаю жалеть о том, что согласился помочь ему с его выпускным (и намеренно подхалимским) проектом.Эдди смущенно морщится, едва сдерживая смех. Я видел, как он с тем же выражением лица клеит девочек в барах. Лед в их сердцах тут же тает, они становятся беспомощными и смотрят на него с обожанием.У него темно-синие глаза, хотя обычно их неземная красота скрыта за прищуренными веками. И всё из-за того, что он надевает очки, которые ему прописал врач, только когда смотрит телевизор, так как убежден, что без них нравится девушкам больше.

— Может, ты и прав, но только при условии, что эти девушки предпочитает косоглазых извращенцев, — сказал я ему пару месяцев назад. Мои обвинения Эдди опровергул мгновенно. И ведь он прав. Отрешенность и неряшливость Эдди только на руку. (Даже моя девушка Ребекка придерживается того же мнения.) Он и правда настоящий ловелас (особенно по сравнению со мной), и время от времени я задумываюсь: не стала бы моя жизнь более бурной, если бы и у меня было косоглазие.

— Извини, — наконец говорит он, — просто…

— Просто что? — спрашиваю я, и этот поздний Лоу Рид наконец замолкает и смахивает свои темные волосы с лица.

— Нет, постой, — продолжаю я, не давая ему ответить.- Дай угадаю. Тебе не угодили мои ногти, да? — я подношу их к лицу. — Они слишком…длинные? — недоумеваю я.

— Или грязные?

Эдди мотает головой, отвергая оба мои предположения.

— Может, слишком ногтистые? — продолжаю я. Он хитро улыбается мне в ответ.

— Твои ногти в полном порядке.

— Тогда что? Тебя всё еще не устраивает моя походка? Моя осанка? Может, улыбка? Или то, как я кладу ногу на ногу? Эдди повел бровями, ему неловко.

— Смелее, Скорсезе, — говорю я, опираясь на спинку стула, — выкладывай. Я выдержу любую критику. Он внимательно на меня смотрит.

— Ты слишком неестественный, — говорит он. — Говоришь так, как будто выступаешь на сцене, а так не должно быть.Его замечание меня совсем не удивило: с детства не выношу, когда меня тщательно изучают, словно под лупой.

— Говорил же, что у меня не получится, — пожимаю плечами я.

— Не то чтобы у тебя получалось плохо, нет… — говорит он, — но у тебя… — продолжает Эдди, но никак не может подобрать слов.

— Просто ты, — начинает он снова, — говоришь: “Здравствуйте, с вами Фред Уилсон, я…” — Это звучит очень наиграно.

— Почему?

— Потому что так не говорят.

— Кто так не говорит?

— Такие, как мы.

— Такие, как мы?

— Ну да. Обычные люди, понимаешь…люди на улице.

— Но мы на террасе, — замечаю я.

— Это была метафора.

— А…

— Мне бы хотелось услышать поменьше дикторской речи, будь самим собой, — советует Эдди.

— Например: “Привет, меня зовут Фред Уилсон, я…”

— Главное, — продолжает он, — расслабься. Это всего лишь глупое задание. Кроме моих преподавателей, никто никогда его и не увидит.

— Расслабиться? — возмущаюсь я. — Тебе легко сказать. Ты ведь учился на актерском.

— Мой агент не звонил мне уже полгода, — угрюмо напоминает он. Поэтому Эдди и работает по ночам администратором бара в клубе под названием “Азот” на Кингс-Кросс, напоминаю я себе, и именно поэтому ему так важно хорошо сдать кинорежиссуру — вот главная причина, из-за которой я, собственно, и согласился ему помочь.

— Хорошо, — говорю я. — Давай попробуем еще разок.

Он бормочет что-то о подборе звукового сопровождения, а я иду обратно в гостиную, вальяжно прислоняюсь к стене рядом с дверью и жду сигнала.Два открытых окна с темно-зелеными занавесками выходят на улицу. Справа от дощатого голого пола до отштукатуренного потолка вытянулась пара книжных шкафов. Полки завалены дисками, книгами и журналами. Между шкафами стоит телевизор, транслирующим спутниковые и кабельные каналы, с большим экраном, видеомагнитофоном, дивиди-проигрывателем, а также разъемом для подключения к последним разработкам “Сони”, “Майкрософта”, “Нинтендо” и “Сеги”. Видеоигры в коробках и без них разбросаны по полу среди проводов. Мебели немного, и та, что есть, весьма практична. Маленький деревянный столик, стул у двери в кухню и другой в центре комнаты вместе составляют некое подобие дивана, специально развернутого к телевизору. Ребекке здесь не нравится. Ощущение непостоянства ей не по душе.

— Скажи мне, где ты живешь, и я скажу тебе, кто ты, — однажды заметила она. В ее тоне было нечто таинственное, и я не понял, имела ли она в виду, что от меня несет плесенью и что меня не мешало бы слегка пропылесосить, или же просто-напросто, что я живу далеко не в самой респектабельной части города. Я не горел желанием выслушивать ни то, ни другое, поэтому я сделал то, что делаю обычно, когда понимаю, что мне не выйти победителем из спора: я промолчал.Квартира три в доме номер девять по улице Томасес Гарденс  — единственная собственность, которая у меня когда-либо была. Я живу там вот уже четыре года и, если бы не Ребекка, прожил бы еще сорок. Квартира достаточно большая для двоих (Эдди и я), но маловата для троих (Эдди, я и Ребекка). Не знаю, почему я никогда не задумывался об обстановке. Возможно, потому, что мне вполне хватает того, что у меня есть своя квартира, и совсем неважно, как она выглядит.Я переехал сюда за несколько месяцев до того, как стал встречаться с Ребеккой, и до недавнего времени она относилась к квартире так же терпеливо, как относятся к несносным старым друзьям своих возлюбленных. Другими словами, сейчас квартира нам не мешает, но рано или поздно придется пожертвовать ею ради наших отношений.

Пару раз в неделю я по-прежнему сплю здесь один (все остальное время в куда более роскошной квартире Ребекки на Мейда-Вейл). Это, своего рода, наследие начального этапа наших отношений, — заведенный порядок, который я менять не осмеливался, да и Ребекку до недавнего времени он тоже устраивал. По правде говоря, я думаю, что поначалу такой расклад подходил нам обоим: у каждого из нас было личное пространство и свободное время. Так было до тех пор, пока мы окончательно не решили быть вместе. Разумеется, все закончилось помолвкой. С этого момента вопрос о том, кто где спит и почему, возникает постоянно, и мне уже начало казаться, что я веду с Ребеккой продолжительный арьергардный бой. Ее цель — убедить меня продать квартиру и съехаться с ней. Несмотря на неизбежность перемен, часть меня до сих пор пытается противостоять слиянию двух наших вселенных. Я аргументирую это тем, что, возможно, это квартира и не Бог весть что, но она моя и я приложил немало усилий, чтобы заполучить её. Это мое убежище, воплощение безопасности и моей независимости. Ребекка меня не понимает. Для нее моя квартира — финансовый актив, который в сочетании с продажей ее квартиры приведет нас к светлому будущему. Она уже приняла решение, а я за эти годы успел понять, что, как правило, если Ребекка чего-то хочет, она это получает.

На секунду я взглянул на свое отражение в зеркале на стене. У меня серые глаза и короткие каштановые волосы. И в том, что я выгляжу разбитым, нет ничего удивительного. В свой первый выходной за многие месяцы я встал ни свет ни заря, чтобы отвезти Ребекку в аэропорт.

— Мотор! — снова кричит Эдди, и я опять выхожу на террасу и сажусь на пластмассовый стул.

— Ну, привет! — говорю я в камеру, и мне все также неловко. — Меня зовут Фред Уилсон и… Эдди попросил меня рассказать о себе, кстати, впервые за все время нашего знакомства. Итак, начнем. Но мы не начали. Вместо этого я внезапно стал размышлять о смысле своего существования, пытаясь разобраться, кто я и почему я стал таким — а я в этом не силен. Все эти размышления — не мое. Мыслям о прошлом я предпочитаю будущее, оно мне куда ближе. Мой взгляд падает на колено, и я смахиваю осу, которая по нему ползает.

— Я директор по маркетингу в новостном агентстве — говорю я, посылая в камеру широкую неестественную улыбку. Затем, но неизвестной мне самому причине, видимо, для пущего эффекта, пускаюсь пересказывать посредственный текст нашего последнего телевизионного рекламного ролика c ярким американским акцентом.

— Возможно, вы о нас слышали, — продолжаю я. — Если нет, посетите нашу страничку. Мы работаем двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю в режиме он-лайн. Благодаря нам, вы можете в считанные секунды ознакомиться с последними новостями или получить ряд высококачественных услуг, находясь дома перед экраном компьютера или с помощью мобильного телефона, — запыхаясь, я выдавливаю из себя улыбку и жадно вдыхаю воздух перед последней фразой. — Поверьте, вам больше никогда не захочется читать газеты. Моя улыбка исчезает, и я нагибаюсь, чтобы поднять из-под стула свежий номер “Таймс”, который я заранее туда положил. Открыв его перед собой, я заговорщически смотрю в камеру.

— Последнее утверждение, конечно же, ложь. Но все остальное похоже на правду, учитывая, что это — реклама. На самом деле моя работа не такая уж замечательная, как может показаться на первый взгляд, — признаюсь я. – Вечные утомительные переработки, а еще мы зависим от американских инвесторов, которые в любой момент могут отказаться от сотрудничества с нами…Но, вы знаете, в общем и целом неплохо. Вроде, ничего интересного, работа как работа. Вообще-то все обстоит значительно лучше, но я не хочу действовать Эдди на нервы, его карьера в последнее время совсем пошла на убыль. По правде сказать, мне даже нравится то, чем я зарабатываю на жизнь. Конечно, информация и услуги, которые мы предоставляем, неидеальны, но ведь тем интересней: можно совершенствоваться, и мне мало-помалу позволяют расширять целевую аудиторию, привлекая молодых пользователей сетевыми играми и покупками через Интернет наряду с новостями. В этих делах мы преуспели.

Я кладу газету на колени.

— Так, что же еще… — спрашиваю я сам себя, рассеяно барабаня пальцами по газете, усиленно пытаясь придумать, что бы еще сказать. Пару секунд спустя, все еще в растерянности, я раздраженно смотрю на Эдди и читаю по его губам “Ребекка”.

— Ах, да, — говорю я, невольно краснея от этого ужасного упущения. — Ребекка. Через месяц я собираюсь на ней жениться. Эдди будет моим шафером. Сейчас она в командировке в Осло. Она тоже маркетолог…в газетно-журнальном издательстве…там мы и познакомились, она замечательная девушка…она мой лучший друг и, эээ, моя половинка… Половинка? Боже мой, это ужасно звучит…Эдди? — Я чувствую, как заливаюсь краской. — Эдди, мы сможем вырезать эту часть?Но Эдди не обращает внимания на мою просьбу.

— Большое спасибо, — ворчу я. — Итак, на чем я остановился? Работа…Ребекка…бредовые комментарии…что дальше?

— Стоп.

— Ну, что опять? — спрашиваю я, видя, как Эдди выключает видеокамеру. Мне казалось, все идет довольно хорошо. Но Эдди улыбается.

— Я бы сказал неплохо, — спокойно говорит он, нажимая еще на одну кнопку — затвор, закрывает объектив видеокамеры, — но мне нужно в туалет. Он кладет видеокамеру и встает.

— Я мигом, — говорит он. Я смотрю, как он ныряет внутрь, и затененный дверной проем кажется мистическим порталом, поглотившим его. Затем, снова опрокинувшись на стул, я закрываю глаза, уставшие от яркого солнечного света. Ребекка…